Шаг на пути к небу. Роман - Паратиков Павел

– Да герой, герой, – ответил ему Бандурин, сам с трудом сдерживая свою радость, что бы внешне никак её не показать. Для него было важно, как оценят его казаки дома, что скажут отец и дед.

– Товарищ майор, – он поправился, – вернее, товарищ подполковник, поздравляю вас с заслуженной наградой. Лихо мы всё-таки к ним прорвались.

– Спасибо, Бандурин, спасибо. И ты молодец, заслуженно получил орден. По прибытии в часть, напишу на тебя приказ, о присвоении внеочередного.

– Благодарствую, товарищ ма…, товарищ подполковник.

– Разрешите обратиться, товарищ подполковник, – подошёл к нему Лебедев.

– Обращайтесь.

– Товарищ подполковник, возьмите меня в свой батальон. Он стоял перед кроватью Стрельникова, вытянувшись по струнке, выпячивая забинтованную грудь с медалью.

– Ну что ж, – сделав задумчивый вид, подыграл важности его обращения комбат. – Учитывая твои боевые заслуги, отмеченные медалью, думаю, можно тебя взять в наш батальон, но только если Бандурин не будет возражать. Лебедев изменился в лице, не поняв шутки. – Вы не против, товарищ сержант? – продолжал Стрельников с серьёзным лицом.

– Я не против, товарищ комбат. По-моему, красноармеец Лебедев проявил себя геройски и достоин нести дальнейшую службу в бронетанковом батальоне.

– Ну, на том и порешим. – Стрельников улыбнулся.

– Не переживай, Федь, сразу после отпуска, будешь зачислен в мой батальон. Ходатайство о переводе я напишу.

Лебедев расплылся в улыбке.

– Слушаюсь. – Он козырнул.

– Э-э-эх, кто ж руку к пустой голове-то прикладывает? Ладно, иди уже. Комбат махнул рукой. Тот развернулся, как по команде кругом, и зашагал к своей кровати.

– Представляете, товарищ комбат, – не в силах сдерживать эмоции, начал Сенька. Ему хотелось с кем-то непременно поделиться своими мыслями.

– Мой дед, в 1905 году, с японцами воевал, тоже был ранен, и тоже в левое плечо, и «георгием» был награждён. И вот, спустя тридцать три года, история повторилась. Снова Бандурин бъёт японцев, снова ранение и снова орден. Преемственность поколений.

– Да, Арсений Матвеевич, славный у вас род получается. Пока такие люди у нас есть, нам никакой враг не страшен.

– Эх, в отпуск быстрей хочется. Деда с батькой обрадовать.

– Скоро обрадуешь, через месяц наверное, выпишут нас уже.

Сенька лёг на свою кровать, и закрыл глаза. Под шум голосов, обсуждающих свои награды и подвиги, он погрузился в мечты, переплетающиеся с воспоминаниями. Он вспоминал своих родных, деда с отцом, провожающих его в армию, наставления стариков, плачущую Дашу. Ему представлялось, как он придёт в отпуск домой, как пройдёт по станице, блестя орденом. На память пришли их с Дашей мечты, обвенчаться сразу после армии. Её нежные письма, которые она слала ему всю службу. Вдруг, в его голову пришла мысль о том, что ему ещё служить и служить, а в конфликте с японцами не поставлена точка, и что его в любой момент могут убить, как тысячи его товарищей, оставшихся навечно у той высоты, и что он может не успеть жениться и стать продолжателем своего рода.

– Так, – сказал он про себя, – нужно срочно с Дашкой венчаться, вот прям в отпуск приду, и сразу сватов зашлю к дядьке Григорию.

Осенью, когда в станице полным ходом шла уборочная компания, Арсений пришёл на побывку домой. Неспешной походкой он шёл по станице. Новенькая шинель, будёновка, и начищенные до блеска сапоги придавали его походке особый шик. Понимая, что в разгар рабочего дня дома он никого не застанет, Сенька направился прямиком в сельсовет.

– Здравия желаю, – отчеканил он, входя в кабинет председателя. – Сержант Бандурин прибыл для прохождения отпуска в количестве десяти дней.

– Арсений Матвеевич, вот это сюрприз, проходи, садись. Пустовал, встал из-за стола, и выдвинув стул, жестом пригласил гостя присесть. Сенька, демонстративно сделал несколько строевых шагов к стулу, и сел.

– Ну, рассказывай, как ты, как служба?

– Жив – здоров, служу в бронетанковом батальоне, направлен в отпуск по ранению, – доложил он.

– Да, молодец Арсений Матвеевич, наслышаны мы о вашей службе. От командования благодарность получали. Не посрамили казаки родную станицу. Недаром знать сняли с казаков ограничения на службу.

– Да, Тимофей Аркадьевич, хорошо казаки служат, нареканий нет.

– А где ж тебя поранили то?

– В боях под озером Хасан.

– А, да, слышали, в газетах писали, что японцы опять к нам с претензиями. Ну как там, жарко было?

– Да, жарковато. Много наших погибло да поранило, но задачу мы выполнили.

– Ну и хорошо, по-другому и быть не может, и не будет. Наша армия всем укажет место. Так ведь?

– Так точно.

– Ты дома то был уже?

– Нет, сразу к вам. Мои-то все на работе, поди. Зараз на ферму пойду.

– Так, – председатель встал. – Поехали вместе, там на заднем дворе у меня бричка стоит, сегодня сделаю выходной твоим, пусчай героя своего встречают.

– Спасибо, Тимофей Аркадьевич, вот это будет кстати. Они вышли на задний двор. Ездовой поил коня, запряжённого в председательскую телегу.

– Авдеич, давай на ферму, – скомандовал Пустовал.

Через час, вся семья сидела за столом в доме Семёна Евсеевича, с упоением слушая Сенькины рассказы.

Глава 10

На следующий вечер, в доме Григория Метелина, собрались Сенькины сваты. Семён Евсеевич и Матвей сидели рядом. Для торжественного случая, на свой страх и риск, они надели шаровары с красными лампасами, и кресты. Благо далеко в таком виде идти было не нужно. Между их домами, в заборе, была калитка. Бандурины попали к соседям, не выходя на улицу. На груди Арсения красовалась красная звезда. Дед, отец и внук предстали при полном параде. Несмотря на то, что новая власть казачьи лампасы и кресты не жаловала, казаки всё же старались в особо торжественные и памятные моменты одевать их. Григорий с женой сидели напротив. Зная об отношениях Даши и Сеньки, они понимали, зачем пожаловали гости, но всё же, не подавали виду.

– Ну что, Григорий Митрофанович, Прасковья Трифоновна. Вот, пришли Дарью вашу сватать, – начал Семён Евсеевич. – Знать время пришло породниться казакам Бандуриным и Метелиным. Всю жизню живём мы с вами бок о бок, и с батьками вашими дружили, царствие им небесное. Он перекрестился, все повторили за ним. – Как к детям своим отношусь к вам, и Дарья нам, как родная. Ежели не будете против, хотим взять казачку вашу в снохи. Что ответите на сие предложение? – Григорий переглянулся с женой, и улыбнулся в бороду.

– Да мы не против, Семён Евсеевич, Матвей Семёнович, за вашего Арсения Дарью свою отдать. Вопрос только, не рановато ли? Дочь вроде гутарила, что опосля службы сговаривались, а Сеньке ж ещё пару годов служить. К чаму спешка така? – Арсений от неловкости поёжился.

– То верно, Григорий Митрофанович, ещё служить. Да вот только не мне, старику, тебе казаку, за службу-то рассказывать. Арсения-то поранетого в отпуск отпустили, а через десять дён, опять он на войну отправится, японцев бить, коих мы с твоим батькой в девятьсот пятом годе не добили. Ну, а уж как на войне бывает, ты и без моего знаешь. Там вон сколь казачков-то наших полегло. А ты, друже, знаешь, что род наш казачий нужно сохранять и продолжать. И так, вон сколь нашего брата извели. А коли любовь промеж них имеется, то и неча тянуть. Пусчай венчаются, и с Богом. А то, что казачка казака с войны будет ждать, так енто доля её такая. Не она первая, и не она последняя. Мне так думается.

– Верно всё ты гутаришь, Семён Евсеевич. – В голове Григория крутилась мысль о том, что при таком раскладе, дочь может остаться молодой вдовой с ребёнком на руках, но из уважения к Бандуриным, он не стал озвучивать эти мысли.

– Коли Дашка будет не против, то и мы препятствовать не станем. На всё воля Божья. Покличь мать дочь свою, – повернувшись к жене, попросил он. Прасковья Трифоновна встала, и, пройдя в соседнюю комнату, вышла оттуда с дочерью.

– Ну вот, доченька, Арсений Матвеевич сватать тебя пришли, а через десять дён, он обратно на войну пойдёт. Что скажешь? Пойдёшь за него? Даша в смущении опустила голову и присела рядом с отцом. Сенька смотрел на нее, не отрывая взгляда. Его сердце от волнения выпрыгивало из груди, но внешне он был совершенно спокоен.

– Да, пойду, – проговорила она тихонько.

– Ну, ты дочь, хорошо подумай, у Арсения ещё два года службы впереди.

– Я буду ждать. Тебя же мама ждала с войны, вот и я буду ждать. Все казачки казаков со службы ждут, – проговорила она почти шёпотом.

– Эт верно, дочка, – улыбнулся от Дашкиных слов Семён Евсеевич.

– Ну, всё мать, собирай приданое, – обратился Григорий к жене, тоже улыбаясь.

– Да нам собраться, только подпоясаться, – пошутила она. Гриша встал, и, подойдя сзади, к сидящей рядом дочери, положил ей руки на плечи.